Мы любим тех, кого любим

Один из рейсов в Африку, куда был отправлен их траулер, приписанный к Северному морскому пароходству, закончился для Шурки срочной госпитализацией по причине подхваченной им тропической лихорадки.

Приехав в деревню к матери, он почувствовал себя плохо.

Но местные эскулапы, не распознав такую экзотическую для здешних мест болезнь, принялись лечить его от воспаления легких.

И долечили до того, что, как он потом рассказывал сестре Лизе, сам он уже не мог самостоятельно даже «снять портки».

К счастью, их мама, вырастившая благополучно целую ораву детей и имевшая немалый опыт в лечении различных заболеваний, быстро смекнула, что на воспаление легких Шуркино состояние никак не похоже и сама, используя личные связи, вызвала врача из областной больницы.

Врач попался опытный и после первого же беглого осмотра выписал направление в больницу, и Шурку вертолетом отправили в город, а к их дому был выслан десант молоденьких медсестер с пробирками, которым было велено отлавливать комаров в окрестностях и отсылать их на экспертизу, дабы определить переносчиков заразы.

Но, видно, комары, которые успели напиться Шуркиной крови, померли сами или улетели в другие края кусать тех, кому меньше повезло, но, к счастью, заболевших больше не оказалось.

Только народ еще долго потешался, пересказывая друг другу, как ловили комаров около дома Шуркиных родителей.

Вернулся он через два месяца слабый и похудевший - до такой степени, что даже небольшие пепельные усы, которые он начал отпускать перед болезнью, не умещались на лице.

Со свойственным ему пренебрежением ко всем рекомендациям, не хотел есть орехи и другие прочие вкусности, приобретенные мамой, а только пил в огромных количествах черный чай, к которому имел пристрастие.

Таким он и запомнился Лизе в тот период: сидит в кресле, нога на ногу, костлявая коленка торчит сквозь брючину, в руке стакан в подстаканнике с крепким сладким чаем, рассказывает что-то о своих плаваниях в дальние края.

Лиза приехала навестить родителей перед родами, заплакала, увидав исхудавшего, донельзя слабого брата, но ни тот, ни другой не посмели возразить, когда мама объявила, что нужно копать картошку на приусадебном участке.

Крестьянское воспитание не позволяло брату и сестре предложить нанять кого-то в помощь, потому что выражение «что скажут люди» было впитано, что называется, с молоком матери…

Поэтому, переглянувшись, они только вздохнули и пошли выполнять родительское указание.

За первый день работы ими пройдена была лишь треть участка, который в хорошие времена они, приученные с детства, заканчивали за один день.

Шурка был до того слаб, что его шатало, когда он шел по полосе, неся всего каких–то два ведра с картошкой, и Лиза тоже не могла ему помочь.

Хорошо, что мама их не торопила, и они разговаривали, как всегда, когда встречались в родительском доме, и не могли наговориться.

Делая перерыв, жгли ботву, пекли на костре картошку и ели ее, обжигающе горячую.

Перепачканные черной кожурой, смеялись, глядя друг на друга и как будто вновь вернулись в детство: те же запахи, та же временная беспечность, как будто нет никаких обязанностей, несделанных дел, и им снова по 10-12, а мама ждет дома с ужином и ворчит, что они задерживаются.

Вспоминали, как Шурка служил в армии, а Лиза – еще школьница, чуть ли не каждый день писала ему письма, как-то догадавшись, что ему там очень тяжело, и не обижалась, что он не отвечал.

И теперь, через столько лет Шурка говорил, что был виноват, и признавался, что эти письма помогли ему выстоять в очень непростых ситуациях, удивляясь при этом Лизиной интуиции.

Вечером, сидя у догорающего костра, Шурка поведал сестре, что обязан своим выздоровлением медсестре Жене, которая не отходила от него с первого до последнего дня, и скорее всего теперь они будут вместе.

Он был еще очень слаб, но влюблен и счастлив…

Отпуск закончился, Лиза уезжала, был ноябрь, уже вовсю падал снег и даже поскрипывал под ногами от небольшого мороза.

Шурка провожал сестру на ночной поезд.

Кончался какой-то определенный этап жизни, обоим было грустно…

Со временем Лиза познакомилась и очень сдружилась с Шуркиной избранницей, но опять, следуя своей интуиции, сразу подумала, что ничего у них не выйдет, почему – не могла объяснить даже себе.

Женя любила ее брата, ждала и верила, что он решится предложить руку и сердце, а тот маялся, чувствуя, что влюбленность прошла, а на одной благодарности построить ничего нельзя.

Его одолевало чувство вины, и они встречались–расставались, пока Шурка не встретил, наконец, свою любовь.

После его женитьбы Лиза получила письмо от Жени, где она писала, что жизнь ее кончилась, потому что, кроме Шурки, она никогда никого не любила и не полюбит больше.

Часть этой любви перепала и Лизе: они дружили всю жизнь, ездили друг к другу в гости, переписывались.

А их дети - Женина дочка и Лизин сын, оба были Саши - в честь Шурки.

Лизу всегда удивляло, как много людей, и она в том числе, любили Шурку.

Он был наделен от природы каким-то холодноватым обаянием, которое производило неизгладимое впечатление, и оставалось в памяти на всю жизнь.

Кроме нее и Жени, еще четверо Шуркиных друзей дали своим детям его имя, и он тоже был удивлен и говорил, что это потому, что своих детей у него нет.

Женя так и осталась одна и всю жизнь любила Шурку, хотя Лиза говорила ей не раз - любовь ее потому так крепка, что не прошла испытаний совместной с ним жизни - она хорошо знала характер брата и не обольщалась на его счет.

Женя верила и не верила и продолжала любить…

Через 20 лет она умерла.

После похорон брат с сестрой сидели в кафе, Шурка был мрачен, смотрел в сторону, Лиза ни о чем не спрашивала.

Оживился только, когда они стали вспоминать тот день на мамином огороде, когда он рассказывал о своем знакомстве с Женей, был болен, влюблен и счастлив.

Они даже немного посмеялись, и Лиза подумала, как самые обычные и даже не очень веселые дни, через годы оказываются самыми счастливыми в жизни.

История Жениной любви не закончилась на этом.

Спустя год Лиза узнала, что через 9 месяцев после Жениного ухода в семье ее брата Игоря неожиданно родилась девочка.

Неожиданно – потому что обоим было уже за 50, и было у них двое взрослых детей.

И еще что поразило Лизу – родители, не сговариваясь, назвали девочку Шуркой.