Урок дружбы
В левой руке - старый пожелтевший блокнот в клеточку. В правой - синяя ручка со щелкающим колпачком - Буся писал уже 39-е свое стихотворение о разбитом сердце и прекрасной любви, которая все еще в этом сердце помещалась.
Стихотворение получилось отличное. Надо послать Вусе, чтобы почитала.
Там он перечислял - сколько недель и дней он уже не разговаривал со своей дульсинеей, сколько месяцев ее не видел, сколько месяцев не получал от нее смс, и не звонил ей.
Все складывалось очень даже в столбик.
Буся поправил на стене картину, которая покосилась от шарканья диваном туда-сюда.
Всякий раз, когда Буся прикуривал сигарету, ручка, как специально, заваливалась за спинку дивана. Вот и приходилось его шаркать. А картина перекашивалась. Все против Буси!
На картине, кстати, тоже диван изображен. Старый такой престарый, сломанный, потертый, из-под дивана на полу живописной кучей всякий мусор, который, кажется, по-своему даже воняет: огрызки, тряпки грязные, хлам, мятая бумага, еще что-то. Почти как дома.
Эту картину Буся очень любил. Он купил её прямо с выставки, у фотографа, за очень большие деньги. Там было много таких картин с развалившимися кроватями среди обломков домов, с разбитыми стеклами и оторванными обоями... Целый мир умирания и умиротворения в этом скорбном жесте времени.
Поскольку в Бога Буся не верил, то жизнь представлялась ему в виде естественных процессов. А настоящее искусство — вот таким способом увидеть и запечатлеть на картине. Смотрел бы и смотрел. Так все жизненно.
Для искусства Буся ничего не жалел. Фотограф это сразу понял. (Он все равно свой диван еще нафотографирует, и не в таких позах!). Теперь эта картина под треснувшим по диагонали стеклом (так надо? Или это потому, что упала?) висела над родным диваном Буси.
Вуся эту картину терпеть не могла. Всегда закрывала газетой, когда приходила. А Буся спорил с ней, и защищал картину от ее нападок.
Вообще эта Вуся последнее время ведет себя - просто ужас!
Ждет от него, сама не знает чего. Он же не может ей дать. У него нету. Он любит свою дульсинею. И с каждым днем все больше. Такие нити в подсознании крепкие, с узелочками, от которых подсознание делается как сплошная рана, и Буся страдает, плачет, пишет к ней стихи. И посылает их Вусе. А Вуся дурИт потом. Обижается. Цветы для примирения требует.
Буся ходил задумчивый и злой. Он даже не мог вспомнить - какого цвета сегодня день. Это его далекая возлюбленная, когда еще присылала ему по ночам письма, научила (она ходила на курсы рисования), что каждый день и каждый предмет имеет свой цвет.
Понедельник - желтый, вторник - красный, ну и так далее...
Буся запомнил, и как мантру повторял каждый день, чем в подсознании крепко связывал себя со своей дульсинеей.
Наконец, он придумал, что написать. От этого на душе стало весело и легко. Он сел и ответил Вусе: «Как ты могла требовать от меня цветы? Мы просто друзья, ты знаешь это. Мое сердце разбито, и на много месяцев вперед занято. Я же говорил, а ты не слушала. И не слушаешь Или не хочешь слушать. Да, ты добрая, но это не повод требовать цветы от меня. Я тебе не должен цветы».
После этого Буся подумал и дописал еще в таком же духе другое, более длинное и пространное письмо, и более суровое, как ему показалось. Для острастки Вуси.
Неожиданно он почувствовал, что это помогает. И что тяжелые мысли о любви к предмету обожания с легкостью перекрываются гневом на Вусю. Ведь она же виновата: требует от него чего- то. А он не может ей дать. Сразу говорил. Вот он источник плохого настроения. Это все Вуся.
Она отрывает его от вязких, как пастила, мыслей о далекой и желанной: то обеды устраивает, то билеты на концерт... А он хочет быть один, ему нужно перерабатывать свое страдание во что-то положительное.
Он на лекции был. В субботу. Лектор рассказывала свой опыт, как она терапевтически сама себя вылечила, все думала и писала о неудавшейся любви. Вот Буся и пишет теперь.
А Вуся мешает. Она мешает ему. Одним своим присутствием там - на той стороне компьютерного экрана. Он по утрам сразу компьютер включает: что там? (Кроме нее и не пишет никто).
А ему нужно быть одному. Ему нужно сосредоточится на своей печали. За это он злился на Вусю, и теперь вот нашел способ, как ее отчихвостить.
Она - третий лишний. А он будет защищать светлое чувство к далекой дуьсинее от неподтвержденных требований Вуси. Он писал и писал ей, уже не мог остановиться - штук пять отмахал за вечер таких вот писем.
Вуся прочла первое и потом уже глотала их вперемешку с красным вином, просто в шоке... Разве так можно?!
А Буся все писал и писал: «Ты сама не хочешь дружить со мной, с таким другом как я. Это твой выбор...». И все про сердце свое разбитое. И про то, как ему плохо, и как он любит единственную свою любовь, хоть и недолгую (всего шесть месяцев), но такую прекрасную, что сил нет.
За эти шесть месяцев далекая дульсинеея написала ему три раздутые папки - скоросшивателя электронных писем, которые Буся потом аккуратно распечатал на рабочем принтере и разложил по датам.
Теперь они стоят в этих раздутых папках прямо под телевизором, и он каждый день читает их, погружаясь в плотный мир ее обещаний оставить мужа и жить с Бусей, и воспоминаний о том как они вместе плакали в белой беседке. В тот день, когда она все-таки решила, что 25-летний брак разрушать не станет, а Буся тогда чуть не умер от горя, ведь обещала же!
И вот теперь один, и слов нет, и плачет, и мается, и пьет антидепрессанты.
Потому он Вусю сразу предупредил, когда они познакомились, что она только на дружбу рассчитывать может. Только на дружбу с ним! Вот ведь как.
Вуся проснулась рано, голова болела, и во рту было противно от выпитого накануне вина. Она вычистила язык, так ее научил дантист, надо чистить и зубы, и язык, потому и щетки такие с ребристой поверхностью сверху. Все равно странный привкус оставался.
И Вуся решила, что надо послушаться своего внутреннего голоса. А он сегодня утром не советовал ей идти на работу.
Сколько можно туда ходить. Надоело. Не интересно. День любви к себе!
И пошла в магазин, и долго выбирала среди нарядных и свежих цветов самые красивые — розовые, похожие на большие ромашки, с зеленовато-желтыми серединками, такого цвета, как песочек в лесу между соснами, вперемешку с травой и иголками.
И еще мороженное. Огромную банку фисташкового с киви, ванилью и ягодами. И почему бы ни купить еще и грушевый напиток...
Вуся вспомнила, что написала ему в ответ: «Вот теперь, когда я получила этот урок дружбы, я знаю, что если дружат - то цветы не дарят, и дружить - это значит встречаться иногда, и ходить вместе куда-то. Но у меня другие представления о дружбе. Извини. К тому же я очень люблю цветы. Вот пойду сейчас и куплю себе. А тебе желаю найти настоящего друга».
Она подкрасила брови широкой такой дугой, а потом еще и волосы покрасила, губы помадой подвела. Получилось красиво. Просто глаз не оторвать. И на нее так странно в очереди мужчины смотрели.
А дома вазочка жеманно выгибала бежевый свой животик над раковиной, когда Вуся поставила в нее три маленьких цветочка: будут встречать ее каждый раз, когда она придет умываться.
Это была женская вазочка, у нее такие линии, - заглядение! А другая из синего стекла - прямая и прозрачная, в комнате на столе, и большой букет, уютно расположившийся в ней всеми своими цветами, - конечно мужские. Это точно. Просто так она чувствует.
Потом открыла гороскоп и прочитала от личного астролога, которую она никогда в жизни не видела, и не знает, но та пишет ей настойчиво и подписывается «с огромной любовью», называя Вусю по имени (откуда она знает?), что время, Вуся, сражаться за свою любовь, потому, что Венера и Марс вступили в знак Овна, и соединились там.
Ничего хорошего от этого союза. Вот чудеса. И предсказывает теперь бурные страсти, любовь, вражду, ненависть, и нежность. Все вместе. Как же это выдержать? Особенно Бусе? У него и так сердце разбито.
Держись, Буся!
В дверную щель влетел конверт. Опять от профсоюзной организации, в которую Вуся необдуманно вступила по совету одного сослуживца несколько месяцев тому назад. Теперь организация оживилась, и каждый месяц требует от Вуси денег. Взносы. А Вуся не платит, зачем ей это.
И профсоюзная организация все шлет и шлет грозные письма с требованием денег, а то исключит, но не исключает, а только увеличивает с каждым разом свои требования в виде кругленькой суммы.
В противовес ей, персональный астролог, наоборот - заняла совсем другую позицию, и подписывает свои письма с огромной любовью. Но тоже хочет от Вуси денег, и сулит ей персональные гороскопы. А Вуся не поддается.
Но астролог тоже настойчивая, как профсоюзная организация. Так они - каждый по своему (методом кнута и пряника), воздействуют на Вусю. Но Вусе не до них.
Она занята размышлениями об их с Бусей сложной дружбе. И даже написала ему стихотворение:
Черная клетка — поле
Шахматного короля.
Белая птица с воли
Послана окрылять.
Когда уже нет нарядов -
Движение впереди.
И белая клетка рядом:
Не стой же, король, ходи!
Привычнее одичание,
И все это — суета...
Но знает он - что есть отчаянье,
И знает любовь она...
И партия продолжается:
Играем до перемен!
Король уже улыбается,
И жизни сдается в плен...
Бусе оно понравилось. Как в фильме у Бергмана, сказал он. Только там рыцарь со смертью в шахматы играют. А тут король и птица, и партия жизни.
Ужасно хотелось есть. Пельмени, которые Вуся приготовила и сложила ему в пластиковую баночку (а он потом еще и сметаной наверх нашлепал), уже кончились, и теперь баночка пустая.
Вуся была как «цукерман» (наркодиллер) со своими обедами. И каждый раз тянуло все больше отведать чего-нибудь вкусненького, и не было сил отказаться, когда она писала: «Приходи ко мне, поедим вместе, а потом посидим на балконе, будем пить кофе на солнышке, и разговаривать...».
И правда как наркотик. Даже вспоминать приятно.
Буся взял кусок хлеба и намазал его толстым слоем масла.
Теперь, когда Вуся написала ему, что, мол, ищи себе другого друга, Буся расстроился. Как же она могла. Ему ведь так плохо. А она не понимает. Друзья так не поступают. И вообще он привык. Так что он не соглашался с ее самоотводом.
И продолжал ей писать, что если она не хочет с ним просто дружить, то это ее выбор.
Но имел ввиду другое, конечно. Сам не знал точно что, но додумывать было некогда.
А когда Вуся перестала отвечать на письма, то он пошел на крайние меры. Вырвал зуб, чтобы она его пожалела.
Она и так жалела. Но он не знал.
И стал ходить по улице, поджидая Вусю с работы. А сам в это время жевал хлеб, чувствуя, как мякиш заполняет дырку, в которой еще недавно был зуб. Теперь вот будет дырка. Денег-то на имплантант (2000 евро) у Буси нет. Где ж их взять?
А тут еще Вуся с цветами. Все складывалось не так как хочется.
Навстречу шла Вуся, вся как луч весеннего солнца. И улыбалась так мило, и так странно, грустной своей, и красивой улыбкой.
Движением души навстречу свету,
внимая солнцу,
становясь лучом,
то так, то эдак поводя плечом,
вопросы оставляя без ответов, -
Сливался день в неистовый закат,
бурлил ветрами,
гнал воспоминания,
и тихо ангел о любви мечтал,
и плакал от нечаянных мечтаний...
Стихотворение получилось отличное. Надо послать Вусе, чтобы почитала.
Там он перечислял - сколько недель и дней он уже не разговаривал со своей дульсинеей, сколько месяцев ее не видел, сколько месяцев не получал от нее смс, и не звонил ей.
Все складывалось очень даже в столбик.
Буся поправил на стене картину, которая покосилась от шарканья диваном туда-сюда.
Всякий раз, когда Буся прикуривал сигарету, ручка, как специально, заваливалась за спинку дивана. Вот и приходилось его шаркать. А картина перекашивалась. Все против Буси!
На картине, кстати, тоже диван изображен. Старый такой престарый, сломанный, потертый, из-под дивана на полу живописной кучей всякий мусор, который, кажется, по-своему даже воняет: огрызки, тряпки грязные, хлам, мятая бумага, еще что-то. Почти как дома.
Эту картину Буся очень любил. Он купил её прямо с выставки, у фотографа, за очень большие деньги. Там было много таких картин с развалившимися кроватями среди обломков домов, с разбитыми стеклами и оторванными обоями... Целый мир умирания и умиротворения в этом скорбном жесте времени.
Поскольку в Бога Буся не верил, то жизнь представлялась ему в виде естественных процессов. А настоящее искусство — вот таким способом увидеть и запечатлеть на картине. Смотрел бы и смотрел. Так все жизненно.
Для искусства Буся ничего не жалел. Фотограф это сразу понял. (Он все равно свой диван еще нафотографирует, и не в таких позах!). Теперь эта картина под треснувшим по диагонали стеклом (так надо? Или это потому, что упала?) висела над родным диваном Буси.
Вуся эту картину терпеть не могла. Всегда закрывала газетой, когда приходила. А Буся спорил с ней, и защищал картину от ее нападок.
Вообще эта Вуся последнее время ведет себя - просто ужас!
Ждет от него, сама не знает чего. Он же не может ей дать. У него нету. Он любит свою дульсинею. И с каждым днем все больше. Такие нити в подсознании крепкие, с узелочками, от которых подсознание делается как сплошная рана, и Буся страдает, плачет, пишет к ней стихи. И посылает их Вусе. А Вуся дурИт потом. Обижается. Цветы для примирения требует.
Буся ходил задумчивый и злой. Он даже не мог вспомнить - какого цвета сегодня день. Это его далекая возлюбленная, когда еще присылала ему по ночам письма, научила (она ходила на курсы рисования), что каждый день и каждый предмет имеет свой цвет.
Понедельник - желтый, вторник - красный, ну и так далее...
Буся запомнил, и как мантру повторял каждый день, чем в подсознании крепко связывал себя со своей дульсинеей.
Наконец, он придумал, что написать. От этого на душе стало весело и легко. Он сел и ответил Вусе: «Как ты могла требовать от меня цветы? Мы просто друзья, ты знаешь это. Мое сердце разбито, и на много месяцев вперед занято. Я же говорил, а ты не слушала. И не слушаешь Или не хочешь слушать. Да, ты добрая, но это не повод требовать цветы от меня. Я тебе не должен цветы».
После этого Буся подумал и дописал еще в таком же духе другое, более длинное и пространное письмо, и более суровое, как ему показалось. Для острастки Вуси.
Неожиданно он почувствовал, что это помогает. И что тяжелые мысли о любви к предмету обожания с легкостью перекрываются гневом на Вусю. Ведь она же виновата: требует от него чего- то. А он не может ей дать. Сразу говорил. Вот он источник плохого настроения. Это все Вуся.
Она отрывает его от вязких, как пастила, мыслей о далекой и желанной: то обеды устраивает, то билеты на концерт... А он хочет быть один, ему нужно перерабатывать свое страдание во что-то положительное.
Он на лекции был. В субботу. Лектор рассказывала свой опыт, как она терапевтически сама себя вылечила, все думала и писала о неудавшейся любви. Вот Буся и пишет теперь.
А Вуся мешает. Она мешает ему. Одним своим присутствием там - на той стороне компьютерного экрана. Он по утрам сразу компьютер включает: что там? (Кроме нее и не пишет никто).
А ему нужно быть одному. Ему нужно сосредоточится на своей печали. За это он злился на Вусю, и теперь вот нашел способ, как ее отчихвостить.
Она - третий лишний. А он будет защищать светлое чувство к далекой дуьсинее от неподтвержденных требований Вуси. Он писал и писал ей, уже не мог остановиться - штук пять отмахал за вечер таких вот писем.
Вуся прочла первое и потом уже глотала их вперемешку с красным вином, просто в шоке... Разве так можно?!
А Буся все писал и писал: «Ты сама не хочешь дружить со мной, с таким другом как я. Это твой выбор...». И все про сердце свое разбитое. И про то, как ему плохо, и как он любит единственную свою любовь, хоть и недолгую (всего шесть месяцев), но такую прекрасную, что сил нет.
За эти шесть месяцев далекая дульсинеея написала ему три раздутые папки - скоросшивателя электронных писем, которые Буся потом аккуратно распечатал на рабочем принтере и разложил по датам.
Теперь они стоят в этих раздутых папках прямо под телевизором, и он каждый день читает их, погружаясь в плотный мир ее обещаний оставить мужа и жить с Бусей, и воспоминаний о том как они вместе плакали в белой беседке. В тот день, когда она все-таки решила, что 25-летний брак разрушать не станет, а Буся тогда чуть не умер от горя, ведь обещала же!
И вот теперь один, и слов нет, и плачет, и мается, и пьет антидепрессанты.
Потому он Вусю сразу предупредил, когда они познакомились, что она только на дружбу рассчитывать может. Только на дружбу с ним! Вот ведь как.
Вуся проснулась рано, голова болела, и во рту было противно от выпитого накануне вина. Она вычистила язык, так ее научил дантист, надо чистить и зубы, и язык, потому и щетки такие с ребристой поверхностью сверху. Все равно странный привкус оставался.
И Вуся решила, что надо послушаться своего внутреннего голоса. А он сегодня утром не советовал ей идти на работу.
Сколько можно туда ходить. Надоело. Не интересно. День любви к себе!
И пошла в магазин, и долго выбирала среди нарядных и свежих цветов самые красивые — розовые, похожие на большие ромашки, с зеленовато-желтыми серединками, такого цвета, как песочек в лесу между соснами, вперемешку с травой и иголками.
И еще мороженное. Огромную банку фисташкового с киви, ванилью и ягодами. И почему бы ни купить еще и грушевый напиток...
Вуся вспомнила, что написала ему в ответ: «Вот теперь, когда я получила этот урок дружбы, я знаю, что если дружат - то цветы не дарят, и дружить - это значит встречаться иногда, и ходить вместе куда-то. Но у меня другие представления о дружбе. Извини. К тому же я очень люблю цветы. Вот пойду сейчас и куплю себе. А тебе желаю найти настоящего друга».
Она подкрасила брови широкой такой дугой, а потом еще и волосы покрасила, губы помадой подвела. Получилось красиво. Просто глаз не оторвать. И на нее так странно в очереди мужчины смотрели.
А дома вазочка жеманно выгибала бежевый свой животик над раковиной, когда Вуся поставила в нее три маленьких цветочка: будут встречать ее каждый раз, когда она придет умываться.
Это была женская вазочка, у нее такие линии, - заглядение! А другая из синего стекла - прямая и прозрачная, в комнате на столе, и большой букет, уютно расположившийся в ней всеми своими цветами, - конечно мужские. Это точно. Просто так она чувствует.
Потом открыла гороскоп и прочитала от личного астролога, которую она никогда в жизни не видела, и не знает, но та пишет ей настойчиво и подписывается «с огромной любовью», называя Вусю по имени (откуда она знает?), что время, Вуся, сражаться за свою любовь, потому, что Венера и Марс вступили в знак Овна, и соединились там.
Ничего хорошего от этого союза. Вот чудеса. И предсказывает теперь бурные страсти, любовь, вражду, ненависть, и нежность. Все вместе. Как же это выдержать? Особенно Бусе? У него и так сердце разбито.
Держись, Буся!
В дверную щель влетел конверт. Опять от профсоюзной организации, в которую Вуся необдуманно вступила по совету одного сослуживца несколько месяцев тому назад. Теперь организация оживилась, и каждый месяц требует от Вуси денег. Взносы. А Вуся не платит, зачем ей это.
И профсоюзная организация все шлет и шлет грозные письма с требованием денег, а то исключит, но не исключает, а только увеличивает с каждым разом свои требования в виде кругленькой суммы.
В противовес ей, персональный астролог, наоборот - заняла совсем другую позицию, и подписывает свои письма с огромной любовью. Но тоже хочет от Вуси денег, и сулит ей персональные гороскопы. А Вуся не поддается.
Но астролог тоже настойчивая, как профсоюзная организация. Так они - каждый по своему (методом кнута и пряника), воздействуют на Вусю. Но Вусе не до них.
Она занята размышлениями об их с Бусей сложной дружбе. И даже написала ему стихотворение:
Черная клетка — поле
Шахматного короля.
Белая птица с воли
Послана окрылять.
Когда уже нет нарядов -
Движение впереди.
И белая клетка рядом:
Не стой же, король, ходи!
Привычнее одичание,
И все это — суета...
Но знает он - что есть отчаянье,
И знает любовь она...
И партия продолжается:
Играем до перемен!
Король уже улыбается,
И жизни сдается в плен...
Бусе оно понравилось. Как в фильме у Бергмана, сказал он. Только там рыцарь со смертью в шахматы играют. А тут король и птица, и партия жизни.
Ужасно хотелось есть. Пельмени, которые Вуся приготовила и сложила ему в пластиковую баночку (а он потом еще и сметаной наверх нашлепал), уже кончились, и теперь баночка пустая.
Вуся была как «цукерман» (наркодиллер) со своими обедами. И каждый раз тянуло все больше отведать чего-нибудь вкусненького, и не было сил отказаться, когда она писала: «Приходи ко мне, поедим вместе, а потом посидим на балконе, будем пить кофе на солнышке, и разговаривать...».
И правда как наркотик. Даже вспоминать приятно.
Буся взял кусок хлеба и намазал его толстым слоем масла.
Теперь, когда Вуся написала ему, что, мол, ищи себе другого друга, Буся расстроился. Как же она могла. Ему ведь так плохо. А она не понимает. Друзья так не поступают. И вообще он привык. Так что он не соглашался с ее самоотводом.
И продолжал ей писать, что если она не хочет с ним просто дружить, то это ее выбор.
Но имел ввиду другое, конечно. Сам не знал точно что, но додумывать было некогда.
А когда Вуся перестала отвечать на письма, то он пошел на крайние меры. Вырвал зуб, чтобы она его пожалела.
Она и так жалела. Но он не знал.
И стал ходить по улице, поджидая Вусю с работы. А сам в это время жевал хлеб, чувствуя, как мякиш заполняет дырку, в которой еще недавно был зуб. Теперь вот будет дырка. Денег-то на имплантант (2000 евро) у Буси нет. Где ж их взять?
А тут еще Вуся с цветами. Все складывалось не так как хочется.
Навстречу шла Вуся, вся как луч весеннего солнца. И улыбалась так мило, и так странно, грустной своей, и красивой улыбкой.
Движением души навстречу свету,
внимая солнцу,
становясь лучом,
то так, то эдак поводя плечом,
вопросы оставляя без ответов, -
Сливался день в неистовый закат,
бурлил ветрами,
гнал воспоминания,
и тихо ангел о любви мечтал,
и плакал от нечаянных мечтаний...
